Поездка с дедом в Камышлов
Воспоминания
Памятный день в моем детстве — поездка с дедом в Камышлов. Дело было в 1918 году. Мне было тогда 7 лет. День выдался теплый. Стояло раннее утро. Солнце только что выползло из-за Поповской горы, разбросав свои яркие утренние лучи по окрестности.
Мама тронула меня за плечо, сказав вполголоса:
- Митя, вставай! Дед едет в Камышлов. Ты поедешь?
Но я как-то сразу не понял причины ранней побудки и переспросил:
- Что ты мне, мама, сказала?
- Дед едет в Камышлов! Ты с ним поедешь?
- Поеду, поеду!
И меня как ветром сдуло с постели. Я стал быстро собираться. Дед еще не успел запрячь Воронка в ходок, а я уже там восседал. Бабушка старательно укладывала продукты, которые предстояло нам с дедом продать на базаре. Уложив все в ходок, она нас перекрестила и напутствовала:
- Удачи вам! С богом!
И мы поехали с дедушкой в город, который я еще ни¬когда не видел.
Вот мимо промелькнули две деревеньки — Володино и Борисова. За ними пошли луга. Мне показалось, что Воронко бежит очень медленно. Уж так хотелось скорее увидеть желанный Камышлов.
Когда мы подъезжали к Обуховским ключам, я увидел очень красивый сосновый бор. Сосны, которые тянулись высоко в небо, очаровали своей высотой и стройностью. Деревья настолько были высоки, что наши березки и осины казались по отношению к мим карликовыми.
Чем ближе мм приближались к Камышлову, тем быстрее бежал Воронко. Только под колесами от быстрой езды хрустел песок. Проехав Закамышловку, стали подниматься в гору. И тут я увидел огромное величественное здание. Это был собор. Рассказов о нем слышал много, но я себе не представлял такой красоты. Золотые маковки сверкали на ярком солнце. Даже дыхание перехватило от всего этого.
И дальше я с жадностью всматривался в каждый дом. А дома были кирпичные, с железными крышами. Это не такие домишки, как у нас в Бобрах. Особенно меня поразило своей красотой и величиной здание гимназии. Я пытался сосчитать окна и не смог.
Подъехали к базарной площади. Вот это да! Как здесь людно! Тесными рядами стояли груженые подводы. Справа и слева по площади разбросаны лавочки-времянки, где уже бойко шла торговля. В этих лавочках можно купить все, что угодно.
Почти в самом центре базара находилось дощатое помещение, покрытое голубой краской с надписью «Обжорка».
Здесь обедали. И как! Тут и пельмени, от которых исходил пар, тут и горячие блины, разные колбасы, чай. Люди, сидевшие на длинных деревянных скамейках, то и дело обтирали пыльными рукавами пот, который градом катился по их лицам от несусветной жары и обильной пищи. Мухи роем носились над их головами, норовя сесть и на лицо, и на руки, и на все, что находилось на столах.
Народу много. Базар гудел, как улей! И тут я увидел высокое деревянное здание, над которым возвышалась башня, как мне объяснил дед — пожарная каланча. Это самое высокое сооружение в городе. Там постоянно ходил постовой пожарной охраны, следил, нет ли где пожара, и отбивал часы мощным колоколом, звуки которого разносились по всему городу. Здание пожарной охраны и поныне стоит, а огромной башни-каланчи давно нет.
Торговля на базаре шла бойко. Бабы и мужики продавали мясо, молоко, сметану, творог, масло и прочее, а муку мяли в пальцах и пробовали на вкус… Торговались за копейку.
Тут я увидел старика без картуза с медным подносом, обиравшего деньги на строительство какого-то храма. А потом услышал сквозь базарный гомон сиплый голос нищего, который пел стих, полный гнетущей тоски:
«Шли, просили, Петры, Павлы,
Обронили они ключи
Райские,
Нечем рай отворить
Грешну душу
пропустить…»
Почему-то эти тосклив строчки запомнились на в жизнь.
Когда дед все продал, сказал мне.
- Вот тебе пятак, иди купи, что тебе нравится.
Когда я бродил по базару, увидел одного молодого и парня, огромного роста в черной фетровой шляпе. Он выкрикивал нараспев:
Народ честной покупай — не стой, покупай, что тебе надо: помаду, колечки, сережки.
Я купил связку кренделей.
И еще я увидел шумную толпу смеющихся от души мужиков, которые стояли кружком вокруг козла с бородой и большими рогами. Как мне потом сказали козел жил в пожарной охране, и выпускали его на базар покормиться. Он был общительный, принимал от людей пряники, крендели, колбасу и даже конфеты. Но если его начинали дразнить, он стремительно шел в атаку на обидчика, и вызывало у людей громкий смех.
Мне не хотелось уходить от такого зрелища, но я понимал, что меня ждет дед.
Все, что мы с дедом везли, продали, что надо - купили. Дед тронул вожжами Воронка, и мы покатились домой. Душа была полна радости: я так много увидел, услышал, а главное поразило богатство базара и все, что можно купить в магазинах и лавках-времянках, все было.
А потом я уехал. Хранил память о Камышлове, как о чуде. Летом 1991 года я вновь приехал на родину. Город утопал в зелени, но того изобилия, что поразило меня в детстве, я не увидел. На базаре две старушки продавали картошку. Тревожили память кварталы старых домов, почему-то не радовали коробки пятиэтажек.
Д. Старков
(Камышловские известия. – 1992. – 7 января (№ 3). - с. 4) |