Весной 1912 года я держала вступительный экзамен в первый класс гимназии. Выдержала отлично. Родители купили учебники, сшили немудреную форму, сделали тощую постельку. Кровати и простыней не было. Все годы учебы я спала на полу, а на одной из квартир — под обеденным столом: другого места не было. Семья наша жила небогато, и расходы на меня были ощутимы.
В августе, когда я приехала на учебу, мне объявили, что нет места. Занятия начались, а я каждый день ходила в школу и подолгу стояла в коридоре.
Была я в форме, мимо меня проходили учителя, но никто не замечал. А я все ждала, когда мимо пройдёт Людмила Алексеевна Щеглова. Она подойдет, погладит по голове, потреплет косу и скажет: «Девочка, еще ничего неизвестно». И я уходила со слезами. Так было в течение двух недель. В деревню я не уезжала, знала — если уеду, то уже не вернусь. Много слез пролила. Мне очень-очень хотелось учиться.
А ходила я потому, что знала: моя деревенская учительница писала обо мне куда-то прошение. Я ждала ответа. И вот однажды Людмила Алексеевна сказала: «Девочка, вас приняли!».
В первом классе меня не освобождали от уплаты за правоучение. И пока родители не внесли взнос за второе полугодие, мне не разрешили посещать занятия. Снова две недели я пропустила, хотя занималась дома с подругами. Со второго класса я была освобождена от платы, так как неплохо училась.
Годы учебы до революции нечем вспоминать. Ученицы из простого народа знали только уроки. В широкую жизнь школы нас не вовлекали, мы не изучали, как все, иностранные языки, нотную грамоту. В перемены, стесняясь одежды, стояли, прижавшись к стене.
Занятия проходили сугубо по учебникам. Но среди большого коллектива учителей были и такие, как Вера Дмитриевна Батова, литератор, М.Г.Исаева — историк, Серафима Николаевна Кашина — учительница русского языка, Ольга Константиновна Васильева. Особенно Мария Георгиевна давала на уроках материала больше, чем в учебнике. Бывало, приглашала к себе домой нескольких девочек и читала вам. Когда свершилась революция, мы поняли, почему она так делала.
Перед революцией мы как-то само собой стали очень любопытны. Задавали много вопросов. Мы не знали значения разных слов, которые до нас доходили: революция, баррикады, митинги, но нам не очень-то отвечали. Так было и в первые дни революции.
Зимой 1917—18 года школьное начальство строго следило, чтоб не убегали на митинги, даже все двери закрывали во время уроков. И все же мы убегали…
Этой же зимой было разрешено создать ученические организации. Появился общешкольный учком, в который была избрана и я. Появились кружки самодеятельности и кружки по учебным предметам. Но учителя мало оказывали помощи.
Весной 1919 года я окончила 7-й класс гимназии, что считалось средним образованием. Но был еще 8-й класс с педагогическим уклоном. Летом этого года Красная Армия прогнала с Урала белобандитов. Камышловское купечество бежало в Сибирь, а с ними и многие учителя. К началу нового учебного года явно почувствовался недостаток педагогов как в городе, так и в деревне. Меня назначили в начальную Калиновскую школу, где открылся V класс. Но после трех месяцев работы я все же добилась освобождения и поступила в 8-й класс.
С 1 сентября бывшая гимназия стала называться Единой Трудовой школой. Целый год я совмещала учебу с работой в школе по ликвидации неграмотности при военкомате: родители отказали мне в материальной помощи.
В 8 классе уже учились вместе мальчики и девочки, бывшие гимназисты и гимназистки. Учителя только давали уроки, о воспитании и не думал никто. Класс не был дружным. Однажды кто-то притащил целую связку старой обуви и прикрепил к люстре. Это была крупная неприятность для всех. Нам попало, грозили, что класс распустят. В то время я была кандидатом ВКП(б), меня обвинили в отсутствии бдительности, хотя в те дни я не посещала класс.
Кандидатом в члены ВКП(б) я вступила в декабре 1919 года, в 1920 была принята в члены партии.
В свою бывшую школу я пришла уже директором ШКМ. Работала там с февраля 1931 года по февраль 1934. В 1930 году Единая Трудовая школа была разделена на два учебных заведения. Старшие классы перевели в помещение госпиталя, там был организован агропедтехникум, а на базе 5—6—7 классов и была открыта ШКМ (школа крестьянской молодежи). Шла я туда с большим нежеланием. Ведь среди учителей были и те, кто работал еще в гимназии, мои учителя. Главная трудность была в постановке учебно-воспитательной работы, да еще требовалось создать подсобное хозяйство и мастерские для практики.
В хозяйстве работали все учителя и учащиеся, сельхозпрактику проводили на полях колхоза.
При проверке школы Мин-вом просвещения нас похвалили. Мы получили несколько посылок с наглядными пособиями, оборудование для кабинетов. Не раз получали переходящее Знамя.
В 1934 г. ШКМ перешла на программу средней школы. Через два года работы в районо я снова вернулась в родную школу. С осени 1937 г. была назначена директором семилетки (малое здание школы № 1), где работала до выхода на пенсию в 1959 году.
М.А. Кузнецова.
Источник: За коммунизм. – 1971. – 2 окт.(№156)-с.2. |