12 марта 1896 года некто Вайнерт, иудей и выходец из Польши, в маленьком домишке в Камышлове на улице Торговой, купленном за бесценок у местных, открывает мясную лавку, а в подвале – колбасный заводик. Почти одновременно здесь же, рядом, новоиспеченный купец начинает строительство каменного дома. И через шесть лет трактир, расположенный на первом этаже особняка Бронислава Францевича, распахнет свои двери…
В дверь стучали – или ломились? Наверное, все же ломились – раз она, бедная, так скрипела. А тем временем внизу, в трактирном зале, отчетливо слышалось шарканье подошв и тихое матюганье – по всей видимости, это старший наряда отдавал приказания солдатам, что, столпившись у входа, продолжали насиловать дверь.
Он нехотя встал с кушетки – было тяжело и больно. Тяжело, потому что, черт возьми, действительно тяжело оставаться на шестом десятке одному – в этой сорвавшейся с цепи стае псов. Больно, потому что тяжесть, еще вчера камнем давившая лишь грудь, сегодня мяла, ломала его всего. А еще обида – обида, Бог весть на кого, душила его: дурак, старый дурак, ну почему, почему он не поехал вслед за Софушкой – ведь знал, знал, что все эти манифесты, лозунги и воззвания добром не закончатся. Пожалуйста, вот теперь надо идти и открывать дверь этим варварам лишь потому, что им очень хочется кушать. Кушать? Ха-ха. Скорее – жрать.
Он резко дернул дверь на себя – солдат, стоявший с противоположной ее стороны, не ожидал – повалился на него. Отпрянув, он дал тому свободно упасть, и только после, убедившись в полном падении бедолаги, спросил у второго, что был постарше и стоял на пороге: - Офицер здесь? Ведите…
Поручик сидел посреди зала – за единственным уцелевшим столом. Интересно, сколько ему лет – 20? 25? Впрочем, в теперешнее время и не угадать – на дворе война. Офицер поднял глаза – красные то ли от бессонницы, то ли от грязи, кивнул на табурет – рядом, изобразил подобие улыбки. Гляди-ка, хочет быть воспитанным? Пожалуйста – мы не против. - Пан жид (1) разумеет по-чешски? – поручик говорил медленно, осторожно – словно не слова подбирал, а по болоту продвигался, при каждом шаге опасаясь уйти в никуда. Ну и дела! Это ж надо, откуда его занесло?! Почему-то вдруг захотелось заохать – чисто по-русски, кивая головой и разводя руками в стороны. Но раз уж ты еврей, да еще пан, то надобно соответствовать – и он сдержался, лишь мотнув головой утвердительно. И уселся удобней на тот самый табурет, что в его же доме ему предложил его же гость. Или уже хозяин?
С высоты прожитых им 53-х лет он может твердо сказать, что все это время Всевышний был благосклонен к нему – хранил, оберегал, наставлял на путь истинный, отводя в сторону карающий перст судьбы. А он ведь давно не безгрешен, даже наоборот. Броня рос болезненным мальчиком – нет, не то чтоб совсем уж дохлым, но и хвастаться было нечем – постоянные простуда, кашель, рвота. В такие дни мама вздыхала, плакала, а ребе (2), заглядывая в лавку к отцу, говорил, что сие есть наказание божье, ведь Броня – полукровка. Интересная мысль – а как же тогда быть с остальными его тремя братьями и сестрой, отнюдь не жалующимися на здоровье? Вероятно, тут не обошлось без наговора, или все гораздо проще – и сестра, и братья были похожи на мать, а он… А он – нет.
Мама у Брони была красивой женщиной – как в бокале с хорошим вином ты улавливаешь множество ароматов, в итоге составляющих чудный букет, так и в ней играла кровь мадьяр, чехов, цыган и даже пруссаков. Зато уж папенька был чистой воды жид – за что из всех пятерых его отпрысков отдуваться приходилось исключительно Броне: и хром, и кучеряв без меры, и картавит в придачу. Правда, отец разгонял обидчиков, а ему гордо заявлял, что они, Франтишек и Бронислав Вайнерты, – дети великого народа, потомки мудрого Моисея. Мудрость отца он оценил по достоинству позже, в свои неполные 19 лет, когда старик, умирающий от непонятной в здешних местах заразы, оставил первенца у всех дел. Действительно, сын великого и умного народа, Франц Сигизмундович умудрился, вопреки Торе (3), жениться не на себе подобной – иудейке, а на пусть бедной, но родовитой шляхтичке, после чего уже без особого труда открывал двери парадных подъездов – и не только в родном Быдгоще (4). Впрочем, умным оказался и он, Бронислав Францевич, потому что уже через два года семейный капитал Вайнертов вырос в полтора раза. Но тут случилось страшное – в маме проснулась гордыня, а в братьях – алчность. Он не стал долго думать – взял столько, сколько можно было унести с собой за раз, и ушел.
Россия встретила его не только морозами и бескрайними просторами, но и свободой, дух которой витал повсюду. Он очень хотел учиться, он чувствовал, что его мозг способен усвоить многое, хотя в студенты записался поздно – ему было уже 23, но… в двадцать шесть его отчислили – хорошо, что без поражения в правах.
Олег Дегтярев.
Источник: Камышловские известия («Литературный четверг» № 100). – 2011. – 24 мая (№ 55-56). – с. 5
Весь текст - в файле
|